Как у ласкова князь Владимира Пированье шло, шел почестен пир На бояр, князей, добрых молодцев. На пиру-то все порасхвастались: Один хвастает золотой казной, Другой хвастает что добрым конем, Сильный хвастает своей силою, Глупый хвастает молодой женой, Умный хвастает старой матерью. За столом сидит, призадумавшись, Богатырь Сухман Одихмантьевич, И ничем Сухман он не хвастает. Тут Владимир-князь, красно солнышко, Сам по горенке он похажива(е)т, Желтыми кудрями он потряхива(е)т, Одихмантьичу выговарива(е)т: «Что, Сухмантьюшка, ты задумался? Что не ешь, не пьешь и не кушаешь, Белой лебеди ты не рушаешь, И ничем в пиру ты не хвастаешь?» Взговорил Сухман таковы слова: «Если хвастать мне ты приказываешь, Привезу ж тебе я, похвастаю, Лебедь белую не кровавлену И не ранену, а живьем в руках». И вставал Сухман на резвы ноги, Он седлал коня свого доброго, Выезжал Сухман ко синю морю, Ко синю морю, к тихим заводям. Подъезжал Сухман к первой заводи, Не наезживал белых лебедей. Подъезжал Сухман к другой заводи, Не нахаживал гусей-лебедей, И у третией тихой заводи — Нет серых гусей, белых лебедей. Тут Сухмантьюшка призадумался: «Как поеду я в славный Киев-град? Что сказать будет князь Владимиру?» И поехал он к мать Непре-реке: Глядь, течет Непра не по-старому, Не по-старому, не по-прежнему, А вода с песком в ней смутилася. Тут Непру-реку Сухман спрашивал: «Что течешь ты так, мать Непра-река, Не по-старому, не по-прежнему, А вода с песком помутилася?» Испровещится мать Непра-река: «Я затем теку не по-старому, Не по-прежнему, по-старинному, Что стоят за мной, за Непрой-рекой, Сорок тысячей злых татаровей. Они мост мостят с утра до ночи. Что намостят днем, то в ночь вырою. Да из сил уж я выбиваюся». Взговорил Сухман таковы слова: «То не честь-хвала молодецкая — Не отведать мне сил татарскиих». И пустил коня свого доброго. Чрез Непру-реку перескакивал, Не мочил копыт его добрый конь. Подбежал Сухман ко сыру дубу, Ко сыру дубу, кряковистому, Дуб с кореньями выворачивал. А с комля дуба белый сок бежал; Ту дубиночку за вершину брал И пустил коня на татаровей. Стал Сухмантьюшка поворачивать, Той дубиночкой стал помахивать. Как махнет вперед — станет улица, Отвернет назад — переулочек. Всех побил татар Одихмантьевич, Убежало ли три татарченка, — Под кусточками, под ракитовыми У Непры-реки схоронилися. Подъезжал Сухман к мать Непре-реке, Из-под кустиков в Одихмантьича Три татарченка стрелки пустили Во его бока, в тело белое. Свет Сухмантьюшка стрелки выдернул Из своих боков, из кровавых ран, Листьем маковым позатыкивал И спорол ножом трех татарченков. Приезжал Сухман к князь Владимиру. Привязал коня на дворе к столбу. Сам входил Сухман во столовую. Тут Владимир-князь, красно солнышко, Сам по горенке он похаживает, Одихмантьичу выговаривает: «Что ж, Сухмантьюшка, не привез ты мне Лебедь белую не кровавлену?» Взговорит Сухман таковы слова: «Гой, Владимир-князь, за Непрой-рекой Доходило мне не до лебедей. Повстречалась мне за Непрой-рекой Сила ратная в сорок тысячей: Шли во Киев-град злы татаровья, С утра до ночи мосты ладили, А Непра-река вырывала в ночь, Да из сил она выбивалася. Я пустил коня на татаровей И побил их всех до единого». Володимир-князь, красно солнышко, Тем словам его не уверовал, Приказал слугам своим верныим Брать Сухмантия за белы руки, В погреба сажать во глубокие; А Добрынюшку посылал к Непре Про Сухмантьевы сведать заработки. Встал Добрынюшка на резвы ноги, Он седлал коня свого доброго, Выезжал в поле к мать Непре-реке, Увидал — лежит сила ратная, В сорок тысячей, вся побитая. И валяется дуб с кореньями, На лучиночки весь исщепанный. Дуб Добрынюшка подымал с земли, Привозил его ко Владимиру, Так Добрынюшка выговаривал: «Правдой хвастает Одихмантьевич: За Непрой-рекой я видал — лежат Сорок тысячей злых татаровей, И дубиночка Одихмантьича На лучиночки вся исщепана». Тут велел слугам Володимир-князь В погреба идти во глубокие, Выводить скорей Одихмантьича, Приводить к себе на ясны очи; Таковы слова выговаривал: «За услуги те за великие Добра молодца буду миловать, Буду жаловать его до люби Городами ли с пригородками, Еще селами да с приселками, Золотой казной да бессчетною». В погреба идут во глубокие К Одихмантьичу слуги верные, Говорят ему таковы слова: «Выходи, Сухман, ты из погреба: Володимир-князь тебя милует, За твои труды за великие Хочет солнышко тебя жаловать Городами ли с пригородками, Еще селами да с приселками, Золотой казной да бессчетною». Выходил Сухман во чисто поле, Говорил Сухман таковы слова: «Гой, Владимир-князь, красно солнышко, Не умел меня в пору миловать, Не умел же ты в пору жаловать, А теперь тебе не видать будет, Не видать меня во ясны очи». И выдергивал Одихмантьевич Из кровавых ран листье маково,